Анук, mon amour... - Страница 84

– Магазин достался мне от крестного. Он отдал богу душу за три месяца до появления Эрве и вовсе не так трагично. Свалился в пропасть на своем автомобиле в Швейцарских Альпах.

– Значит, с Эрве дела обстояли еще хуже?

– Намного.

«Он умер из-за книг. Книги погубили его» – вот что сказала мне Линн.

– Его разорвали бумажные гепарды Джой Адамсон? – не слишком удачно шучу я. Линн вздрагивает.

– Может быть, – шепчет она, и дрожь пробегает по моему телу. – Может быть… Когда мы вернулись, магазин был заперт изнутри, но жалюзи подняты. Эрве лежал ничком у двери, в круге света, день все-таки настиг его. На пыльном полу, в пыльном Париже. Он мечтал умереть, но вовсе не так. Вовсе не здесь.

– В Латинской Америке?

– В Латинской Америке, да… Где-нибудь у подножия ацтекской пирамиды, под лучами восходящего солнца… Я не должна была оставлять его. Но его друг…

– Страховой агент?

– Да. Мне было двадцать три, мне так хотелось разглядеть лицо того, кто может полюбить меня. Разглядеть при дневном свете. Разве можно винить меня в этом?

Вот оно что. Девочка Линн выросла, но от этого не перестала быть дочерью молочника из Нанси, цыпок на ногах больше нет, но царапины остались, привычка к царапинам – стойкая вещь, любой страховой агент слегка за двадцать пять может оцарапать ей сердце. Обычный страховой агент, каких тысячи, в приличном галстуке, в ботинках на пробке, с крепкими зубами, крепкой шеей и крепким кадыком, с немнущимися даже после незапланированного минета брюками. Вместо наспех сочиненной Латинской Америки – добротная и совершенно реальная поездка на поезде в Монпелье, девушка отвечает за бутерброды, мужчина – за выпивку. Девушка отвечает за романтику, мужчина – за презервативы.

– Нет, конечно же нет, Линн… Вас ни в чем нельзя винить.

– Мы уехали в Сан-Тропе. В Париже было неспокойно, и мы уехали в Сан-Тропе.

Не Монпелье – Сан-Тропе. Не вылазка на пикник – полноценный отдых на побережье. Страховой агент, охмуривший Линн, еще основательнее, чем я думал.

– Мы видели там Джонни Холлидея… Он каждый вечер прогуливался по набережной, смотрел на яхты. Мы были не единственные, кто пережидал май вдали от Парижа. Джонни тоже не хотел ввязываться в этот бунт. А он был великий рок-н-ролльщик. Разве нет?

– Да.

Только теперь я начинаю понимать, что Линн говорит о мае шестьдесят восьмого. Линн никогда не была бунтаркой, я ошибся. Или это крепкозубый агент так на нее повлиял? Теперь мне легко представить Линн в другой прическе: не шальная «бабетта» – коротко стриженые мальчишеские волосы Джин Сиберг, к шестьдесят восьмому году они так и не успели отрасти. В черно-белом годаровском «На последнем дыхании» (когда-то я видел этот фильм с Мари-Кристин и так ничего в нем и не понял) стриженая под мальчишку Джин Сиберг предала мелкого мошенника Жан-Поля Бельмондо. И его убили. Джин предала Жан-Поля, которому ужасно не шла шляпа, но ужасно шла сама Джин.

Джин предала Жан-Поля, так же, как Линн предала несчастного крота Эрве Нанту.

Большим пальцем правой руки по губам, сначала по верхней, потом – по нижней. Последний жест преданного Жан-Поля. Последний жест предавшей Джин.

FIN

Совершенно бессознательно я повторяю жест Жан-Поля перед финальным титром. Линн отвечает мне тем же жестом. Она чуть не плачет.

– Эрве лежал перед дверью. Сущий кошмар. Меня вырвало. Он был весь в крови.

– Его убили?

– Дверь была закрыта изнутри. Вся одежда Эрве пропиталась кровью, на нем живого места не осталось, как будто кто-то взорвал его изнутри. Как будто кто-то искромсал бритвой каждый сантиметр его тела.

– Вы вызвали полицию?

– Стриж вызвал полицию.

– Кто это – Стриж?

– Приятель Эрве. Он звал Эрве Кротом, Эрве звал его Стрижом – странно, что Линн, променявшая полубезумного книжника на вполне нормального страхового агента, избегает его имени, как прикосновения прокаженного.

Счастье, что стрижи не похожи на крапивников.

– Поначалу полиция думала, что Эрве пал жертвой разбушевавшихся студентов. Но дверь была закрыта изнутри, никаких следов взлома, ничего не украдено, полки в идеальном порядке. Дело оказалось в аллергии на дневной свет. Эрве попал под лучи, кожа пошла волдырями и струпьями и в конце концов лопнула. Возможно, он умер от болевого шока. Это был несчастный случай.

– Несчастный случай, Линн, – я снова провожу большим пальцем по губам. – Несчастный случай, вы не виноваты.

– Врачи тоже посчитали это несчастным случаем. И с тех пор я им не верю. Если бы мы вернулись дня на два раньше… Или хотя бы надень…

– Вы не виноваты.

– Я не виновата, – Линн упорно избегает моего взгляда. – Виноваты книги. Из-за них он и погиб. Может быть, только из-за одной.

– «Ars Moriendi»? «Искусство умирания», да?

Вопрос (я вложил в него всю страсть, на которую только был способен) не производит на Линн никакого впечатления.

– Я не знаю, – просто говорит она. – Эрве ведь читал не все книги. За некоторыми он просто подглядывал. Как за девочками в школьной раздевалке. За некоторыми он подглядывал, некоторые обворовывал, вытягивал из них по фразе. Я не осуждаю его – он хотел быть писателем. Возможно, он и стал бы им, если бы не погиб.

– Это было «Искусство умирания»? – Беспомощность Линн заставляет меня идти напролом. – Ведь так же, Линн?

– Я не знаю. Прежде я никогда не видела этой книги здесь. Я увидела ее, когда Эрве уже увезли в морг. Она лежала на полке новых поступлений, но без ценника. Эрве не успел определиться с ценой.

– Как она попала в магазин?

– Должно быть, кто-то сдал ее. В мое отсутствие Эрве неплохо справлялся с делами, будь жив мой покойный дядя – он бы обязательно сделал его своим компаньоном… Знаете, Кристобаль, Эрве хоронили в открытом гробу. И день был солнечным.